Историк. И сам — история. Легенда. На Сигурда Оттовича Шмидта приравнивался весь научный мир. 500 трудов и 64 года преподавания в Историко-архивном институте. «Каждый год он читал вводную лекцию для студентов 1 сентября — о любви к науке, о преданности, и его жизнь соответствовала сиим аспектам», — ведает заслуженный доктор Русского муниципального гуманитарного института Наталия Борисова.
Его стихией была эра Ивана Сурового, и книжки многократно переиздавались. Сигурд Оттович шутил: «Означает, не сильно устарели». «История учит, когда меньше всего учит», — рассуждал он.
«Шмидт историю осознавал через людей, он был историком классического направления», — отмечает член-корреспондент РАН, историк Владимир Козлов.
Он возродил школу российского краеведения — сердечко Москвы билось в руках Сигурда Оттовича. Гордился тем, что выпустил «Московскую энциклопедию». Лелеял собственный родной, Арбатский край — переулки, где знал практически каждую кочку. Он столько лет обосновывал: Арбат должен быть не туристским аттракционом, а улицей великих российских писателей и мыслителей.
«Крайняя встреча наша свершилась на углу Кривоабратского и Плотникова, в магазинчике, — вспоминает ведущий научный сотрудник Центрального муниципального архива Столичной области Александр Казакевич. — Я спросил: “Правда ли, что вы ратуете за восстановление Храма Николы?” “Да, правда”, — ответил он».
До крайнего дня Сигурд Оттович работал. День был расписан по минуткам: с утра на почту — за газетой, в магазинчик на углу за сметаной, далее — лекции, ученые советы.
«Он был чрезвычайно неуемный, — подтверждает директор муниципального архива РФ Сергей Мироненко. — Это удивительно прозвучит: ему 92-й год шел, но погибель стала нежданностью. Он сохранил ясность мозга, красивую речь, активность».
«Вести» поздравляли Сигурда Оттовича с 90-летием — в его заваленной книжками арбатской квартире (он тут родился в 1922-м, под звон колоколов в Страстную субботу, и прожил всю удивительную жизнь). Человек-эпоха — просветитель, хранитель и традиций научной школы, и высочайшей классической культуры, и подлинной интеллигентности. И той старомосковской жизни, где было место лампе под зеленоватым абажуром и печатной машине на десктопе.
«Я — пережиток XIX века, в XX веке доживший до XXI, я бы так произнес», — говорил историк.